«Пресвятая Богородица, ну как так можно? То ли ты не стой ноги поднялась, то ли ….ну я не знаю… Иди, наклей пластырь, он в нижнем ящике в шкатулке. А я приготовлю за тебя завтрак. Рано тебя за готовку пускать, будешь мыть посуду. »
Марии было ужасно обидно, что все так получилось. Она буквально сгорала от стыда. Но после завтрака ей стало еще хуже. В воде пластырь с порезанного пальца тут же отклеился. Моющее средство ужасно жгло и разъедало порез. Мария чуть не плакала, но продолжала мыть посуду. Ей не хотелось показаться изнеженной неумехой.

В этот день надо было удобрить землю для рассады. Нэнси притащила кучу старой одежды для Марии и предложила ей выбрать себе рабочую одежду.  Долго копаясь и примеряя вещи, одна хуже другой, бывшая супермодель наконец-то сделала выбор. Мария постаралась состряпать хоть что-то приличное. Она надела растянутую кофточку, которая смотрелась вполне эффектно, когда сползала то с одного, то с другого плеча, узкие джинсы, и сверху полосатое платье. Юбка поверх узких штанов – это было на пике моды, когда Мария уезжала из большого города. Чтобы довершить образ романтичной деревенской барышни, она надела зеленый под цвет платья браслет и кулон на тоненькой серебряной цепочке. Она была почти довольна своей внешностью, когда пришла Нэнси и сказала:
«Ох, ну ты и вырядилась. Платье то зачем это наверх надела? Да и штаны тебе маловаты, вон как попу то обтянули. Давай я тебе что-нибудь другое найду.»
«Нет-нет, спасибо, Нэнси. Мне так очень хорошо. Ничего больше не нужно»,- закричала Мария.
«Ой, ну смотри, тебе работать в этом. Вот, принесла тебе шляпу на голову, нормальную, женскую. Я в ней раньше в церковь ходила. Я пойду помогать пока, а ты прибери здесь за собой, сапоги возьми у входа в умывальную, ну и присоединяйся к нам. Сегодня ничего сложного. Сыпь удобрение, да сыпь. Сплошной отдых! Сильно не устанешь.»
Мария с горечью взяла нелепую панаму с черной ленточкой, завязанной бантом. Сапоги тоже не добавили ее внешнему виду романтичности. Образ был испорчен окончательно.

Она вышла на улицу и направилась к грядкам. Семейство Морган уже вовсю трудилось. Отец Питера выдал ей свой мешок с удобрением, которое представляло собой сыпучую буро-коричневую дурнопахнущую  массу и показал, где взять следующий, когда этот закончится. Работа началась. Сначала Мария трудилась с вдохновением. Она старалась делать все правильно и аккуратно, чтобы в каждую ямку попадало определенное количество удобрения. Через некоторое время у нее начали болеть руки. Слегка наклоняя мешок, она уже не могла его вовремя поднять. Смесь начинала быстро пересыпаться. Джон время от времени подпрыгивал к ней и ругался, что она неэкономно использует удобрения. Он рассказывал ей, сколько стоит один мешок, и если в каждую лунку пересыпать хотя бы на горсть больше положенного, то можно и разориться.

Внезапно небо стало затягиваться темными облаками.
«Мы должны сегодня закончить с удобрениями, завтра надо высаживать, а то не успеем с посевами», - констатировал  Джон, и все прибавили в скорости.
Мария, и так работавшая на пределе своих возможностей, совсем раскисла. Она уже ненавидела свой наряд, который еще утром казался ей симпатичным. Майка спадала с плеч, и ее постоянно приходилось поправлять.  Узкие джинсы не давали толком присесть или нагнуться. Вязаное платье постоянно зацеплялось за край мешка своими нитками, а браслет на запястье натер кожу. Порезанный утром палец не то что болел, к нему было невозможно прикоснуться.
Дождь все-таки хлынул. Джон, как глава семьи приказал всем досыпать содержимое мешка в руках и идти домой. Как робот, Мария повторяла движения, отдающиеся болью во всех частях тела. Она смотрела только на грядку…Шаг, насыпать, шаг, насыпать…..

В дом она вошла мокрой и измученной. Сняв одежду, она поднялась в свою комнату, сказала Нэнси, что плохо себя чувствует и весь оставшийся день пролежала на кровати, не найдя в себе сил, чтобы даже спуститься поесть…
Следующие дни проходили не менее волнительно и болезненно. Мария не могла привыкнуть к необустроенному быту. С Питером они почти не общались, т.к. они оба были слишком заняты делами фермы. Каждый день Нэнси давала ей новые задания, с которыми Мария не могла справится.
«Дорогая, ты слишком глубоко зарываешь семена, они не смогут пробиться… »,- строго отитывала ее мать Питера.

«Не жалей воды, еще сходишь к колодцу наберешь. Там ее еще море. И что ты такая грустная? Посмотри как хорошо сегодня, солнышко, ветерок…ммм», - улыбалась Нэнси, а Мария только фыркала. Лейка натерла ей руки до водяных волдырей, к тому же, она сломала два ногтя.

И это было еще не все…
Мария подстригала фруктовые деревья.

Пыталась подоить корову, пока вокруг нее летали противные мухи размером со сливу.

Кормила свиней.

Полола грядки, при этом, резав себе руки острыми как нож травинками. Она не сразу узнала о том, что делается это обычно в варежках.

Мария перестала обращать внимание на свою внешность, которой раньше зарабатывала деньги. Какой смысл делать маникюр, если завтра будешь копаться в земле? Какой смысл укладывать волосы, если днем пойдешь кормить свиней, а они скорей всего опять повалят тебя с ног, и ты вымажешься в навозе? И ни одна увлажняющая маска не поможет твоей коже после дня проведенного под солнцем, срезая ветки деревьев, которые хлестко бьют по лицу, когда падают вниз.
Однажды вечером Мария принесла себе воды, разогретой на плите и, собираясь мыться, разглядывала свое отражение в зеркале. Она не узнавала себя.
«Неужели, это я? Как могло такое произойти со мной всего за несколько дней? »,- спрашивала она себя.

Она приняла душ и поднялась к себе.

Сначала Мария попыталась уложить волосы. Сухие, волнистые от постоянного заплетания в косички, они не хотели ложиться как прежде.  Она подпилила обрубки бывших красивых ногтей, сделала макияж, но все было не то. Она не чувствовала себя прежней гордой и принципиальной, сильной и красивой девушкой. И тогда, Мария открыла чемодан и достала единственное вечернее платье, которое она не продала в комиссионный магазин. Красное, с обложки журнала «Vogue». В нем она когда-то была самой счастливой женщиной на земле.

И на душе стало тепло и уютно. С доброй грустью Мария вспомнила Сэмми и Тима, как они вместе выбирали ей это платье. Как она снималась для обложки и давала интервью. Потом они готовились к вечеринке. Тим подговорил ее вызвать их на сцену, чтобы сделать предложение Сэмми. А ведь она должна была стать свидетелем на их свадьбе…

«Мария, ты уже переоделась? Спускайся сюда», - крикнула снизу Нэнси.
Она вызывала ее на их традиционный «отдых». Т.к. телевизор был очень старым, да и не ловил многие каналы, Мария и Нэнси обычно вместе читали книги из городской библиотеки Линкольна. Посколько, в город она еще не ездила, литературу выбирала мать Питера. Мария откровенно скучала и не понимала этих классических рассказов, написанных о старой Америке.

«Мария, дорогуша, мне больно на тебя смотреть», - неожиданно отложила книгу Нэнси,- «Я понимаю, ты расстраиваешься, что у тебя ничего не получается. Согласна, это прискорбно, что девушка в твоем возрасте только начинает учиться таким элементарным вещам. Но это ничего, главное, что ты моему сыну нравишься. Я всему тебя научу, а пока…можно пойти на некоторые женские хитрости!»,- она довольно улыбнулась.
Хитрость состояла в следующем. Нэнси заранее приготовила ужин. Марии оставалось только разогреть приготовленное в духовке и подать еду с таким видом, как- будто, она это приготовила сама. Сначала Мария хотела отказаться, но Нэнси намекнула ей на то, что отец Питера может сложить о ней сейчас дурное мнение, если она себя хоть в чем-то не проявит.
Хитрость провалилась с треском. Мария уже полтора года разогревала пищу исключительно в микроволновке и совсем не умела пользоваться духовкой. Блюдо Нэнси сгорело…

Отец Питера высказался без церемоний:
«Мария, милочка, я весь день пахал как проклятый на нашей ферме. Я кормил лошадей, разгружал телегу с сеном и комбикормом, чинил прохудившуюся крышу. Назови мне хоть одну причину, почему я должен быть накормлен этой гадостью?»

Это была последняя капля…
Мария в слезах выбежала из дома и побежала прочь…