Опять тяжело вставать с постели, как будто ножами в простыню воткнули. Ноги блаженно нежатся в теплом коконе из драных одеял, голова так идеально продавливает подушку, что и вмятина на ткани почти незаметна. Только вот руки разбросаны по кровати, согнутые под разными углами: одна свешивается за ее пределы, едва не касаясь пыльного пола, а вторая, правая, сжимает прутья спинки, будто цепляясь за тюремную решетку. Я как заключенная в самом деле – а вставать надо для прогулки по тому самому дворику с кучей полицейских и колючей решеткой вокруг.
Еле открываю глаза, свет режет невыносимо, первое желание – плюнуть на все и снова заснуть, мне нетрудно. Но надо проявить силу воли и подняться. Прижимаю локти к голым бокам, сгибаю в коленях затекшие ноги и зеваю во весь рот, не стесняясь. На губах мерзкий привкус крови, впилась зубами во сне, наверное, постоянно кошмары снятся, а когда не кошмары – еще хуже, потому что реальность страшнее.
Кое-как отталкиваюсь от матраца, поднимаю голову, отчего прекрасный изгиб ткани, похожий на холмик, выпрямляется, и отчаянно ею трясу, не сдержав очередной зевок. Видимо, переусердствую, и ударяюсь виском о железные прутья той же спинки, что минуту назад сжимала моя рука. Ух, больно. Но больнее было тогда, когда отец в это же самое место стукнул меня кулаком, большим таким. Тоже выступила кровь на губах, в глазах замелькали фонарики, и я отключилась. Очнулась уже в больнице, рядом стоял человек в длинном халате и мама с таким же белым лицом, как тот халат, она сильно плакала. Правда, потом снова забыла о моем существовании, но это уже что-то. А папа и вовсе не вспомнил, что бил меня - рука у него тяжелая, любовь к алкоголю повышенная, а память вся в дырах. Досадно, однако, но я заболталась.
Потерев занывший висок, я опускаю руку и медленно натягиваю старый серый халат, перешитый из бабушкиного платья для дачи. На нем ядовито-малиновые цветочки и один только карман – для валидола и но-шпы, чтобы всегда под рукою были. Плетусь до ванной, в которой не так уж неожиданно горит пламенем свет – Эдуард все-таки встал. Надо бы пояснить, что он – мамин любовник, дурак дураком, хотя не все Эдуарды такие, конечно. Он младше мамы на два года и живет с нами, потому что папа обыкновенно спит на диване с банкой пива и ему на все наплевать, особенно на меня, хотя и на маму тоже. А Эдуарда отец воспринимает как блоху или нечто еще более маленькое и неразумное.
Он торчит там минуты три и наконец выходит, весь такой красивый, в пушистых тапочках, и пахнет абрикосовым шампунем. Жаль, что и в голове у него шампунь, поэтому такой несуразный. Спросишь про философию – молчит, про любовь – отворачивается. Перейдешь, отчаявшись, к политике – смущается, говорит, что лишь президента нашего знает. А захочешь подробностей – так и имени его не вспомнит, дурачок.
Вхожу в благоухающую ванную и запираюсь к черту, чтобы не беспокоили. Сразу же, не успев проморгаться, сую голову под кран умывальника и чувствую, как тонкие холодные струйки проникают за ворот серой тряпочки. Волосы теперь похожи на кем-то подранную мочалку, кожа лица блестит от воды, а с ресниц падают тяжелые капли. Отбросив мокрую шевелюру за спину, небрежно плещусь в ледяной воде и начинаю потихоньку мерзнуть, как мартышка на Северном полюсе. Уже покрывшись чувствительными мурашками, заворачиваюсь в маленькое полотенце, большое стащил Эдуард, будь он неладен. Вообще мы нормально с ним общаемся, но порою обидно, что мама ценит его больше, чем родную дочь. Хотя ничего удивительного нет, ведь Эдуард же красивый, а я страшная как смертный грех, и одежда у него из дорогих магазинов.
В комнате я стараюсь не думать об этом идиоте, вот только плохо получается, постоянно всплывает знакомое имя: Эдуард… Я, наверное, большой романтик, помешанный на открытках с ромашками, но все же невообразимо чудесно, что рядом с нами есть такой дурак. Смешно звучит, да, но если бы вы могли пообщаться с ним, еще неизвестно, кем бы он оказался. Назло себе роняю учебник по физике прямо на ногу, отвлекаясь с готовностью на боль. Вот, так гораздо лучше, надо продолжать собираться в школу, ведь я именно туда должна идти, кажется. Закидываю бестолковые книжки с тетрадками в пестрый пакет, исполняющий роль портфеля в погорелом театре, напяливаю на себя первые попавшиеся под руку вещи, мельком глянув в зеркало на это чучело, и приглаживаю мокрые волосы пальцами. Сплошная нелепость, по-другому и сказать невозможно, я даже пытаться не хочу.
Не теряя больше времени, выбегаю в коридор, наспех обуваю чудные туфли – и снова он. Стоит, возвышаясь, как греческая статуя, над моей макушкой и дышит отрывисто, будто бы с марафона пришел. А потом прижимает к себе и целует. Не в щеку, в губы, по-настоящему. А я как-то вся теряюсь, ощущений куча, кровь закипела, но удивления нет и не будет, так как давно догадалась. Моментально беру себя в руки и его заодно, только пояс халата развязывать побаиваюсь, мне же торопиться надо, а Эдуард все целует, что идти не хочется совершенно. Пускай мне только шестнадцать, я-то уже знаю, что такое любовь. Даже плотская, она стоит того, чтобы скрываться ото всех – особенно от мамы, которую такая ситуация шокирует. А к черту, впрочем, весь мир, я захлопываю дверь, вновь сбрасываю туфли и жмусь к нему теснее. Мать еще нескоро с работы вернется, папа опять спит, ему давно без разницы на нас, так почему я должна плюнуть на такое счастье?.. Истерично кусаю своего дурачка за ключицу, отчего тот вздрагивает, и все-таки развязываю пояс, задев рукой вешалку. Та шатается, но не падает, за что огромное ей спасибо. Мне самой бы не упасть, такие ощущения, что крыша едет, как говорится. Эта мысль предательски обрывается на том самом поцелуе и время мгновенно останавливается.
.. А потом я обнимаю Эдуарда на ковре в гостиной. Он нехотя отпускает меня в ванную, говорит, что сейчас уберется, и чтобы я не задавала вопросов, маме не говорила и все такое. Я просто киваю и глупо улыбаюсь, прямо как китайский болванчик, а что? Главное, что у меня есть он, наивное взрослое счастье с запахом абрикоса, который я так ненавижу. Пусть мама пользуется, мне не жалко, я за нее и жизнь отдам. Но все равно Эдуард только мой. Извращенная, но любовь, что поделаешь.. Придурковато ухмыляюсь и целую его в небритую щеку, после чего шагаю в ванную. Как все замечательно начинается..

Я в размышленьях пребывал
Не знаю, много или мало.
Покуда мысли перебрал
Мне на порядок хуже стало.

Я весь от жара изнемог,
А голова моя кружилась..
Одно лишь сделать я не мог -
Желать, чтоб это прекратилось.

Я сам с собою вел войну,
Хотел подняться, но не вышло,
А Дживс в гостиную скользнул,
Ступая так, что еле слышно.

Ко мне вплотную подойдя,
Стакан вручил он хладнокровно,
Я, за лицом его следя,
Ту жидкость выхлебал готовно.

Скажу я вам, то был пожар,
Что разгорался все сильнее!
Но пресловутый этот жар
Намного сделался слабее.

Напиток тучи разогнал,
А солнце запустил повторно,
Я Дживса чуть ли не обнял!
Хотя, конечно, рефлекторно.

Порыв заметить он не мог -
Я чувства мастерски скрываю,
Но рта коварный уголок
На дюйм поднялся, уверяю!

Я вспыхнул до корней волос
И, отвернувшись, прогундосил:
"Тебе спасибо, что принес,
Меня, порою, так заносит..".

- Тайся: Добрый день, уважаемые читатели Дашиного бреда, то есть, конечно же, я хотела сказать творчества! Сегодня мы вместе с моим глубокоуважаемым коллегой, пожелавшим остаться инкогнито, прокомментируем небольшой, по сути, драббл, предназначенный для моего и чьего-то еще реальных прототипов.
- Некто Х: Да-да, уверена, это будет занимательное чтение. Так что, начнем, пожалуй!
Вике по прозвищу Тайся снились самолеты.
- Тайся: Конечно, исключительно самолеты! Перед сном мне заняться, разумеется, нечем, вот я и думаю круглосуточно о самолетах, пусть снятся побольше!
Вернее, это была шумная и оживленная атмосфера аэропорта.
- Тайся: Чудесно, теперь это уже аэропорт! Может, мне в стюардессы податься? А на вопрос: «Почему вы выбрали эту профессию?», буду отвечать: «Не то чтобы это просто отличная специальность, нет, на самом деле мне в детстве постоянно снились самолеты… это наводило на подозрения, знаете ли!».
- Некто Х: Не жалуйся, посмотрим, что уготовит судьба мне.
Люди носились здесь со скоростью света, обгоняя даже вечных жителей этого места, восхитительных железных птиц. Вика всегда чувствовала особое расположение к самолетам, они внушали ей какое-то странное, чарующее доверие. Порою девочке хотелось спрятаться под величественным крылом, словно цыпленок, ищущий защиты у матери-наседки.
- Тайся: Ох, как трогательно, давай, расскажи о суровой и полной нечеловеческих страданий жизни Вики-цыпленка под крылышком заботливого «Боинга».
- Некто Х: Эта история могла бы закончиться так: «За секунду до мучительной смерти девочка увидела над собою коварно выпускаемые шасси. Они раздробили бедняжке голову, хотя ей было уже все равно». Занавес!
- Тайся: Кажется, черный юмор не был предусмотрен нашим договором на сотрудничество.
- Некто Х: Откуда ты знаешь, что я шучу? Может, сейчас Даша красноречиво опишет мизансцену с кровавым месивом и жуткими воплями? Я могу подсобить с последним, если хочешь.
- Тайся: Ты очень добра, честное слово.
Но Вика не могла сделать нечто подобное, не была вправе заслониться от окружающего мира твердым боком неодушевленного друга.
- Тайся: Современный Маугли какой-то. Только вместо волка у меня самолет.
- Некто Х: А вместо Шерхана – таинственный тикающий пакетик.
Нет, она была обыкновенным человеком, который не должен совершать столь нелепые глупости, даже думать о них было чрезвычайно стыдно и непривычно.
- Тайся: Сдается мне, здесь присутствовали мысли несколько иного направления.
- Некто Х: Знаешь, я где-то читала об искренней любви человека и осла. Но девочки и самолета… это нужна особая изобретательность. Хотя, зная ту, что пишет все это, я ничему не удивлюсь. Даже если сейчас каким-то образом появится осел.
И, тем не менее, Вике было сложно отказаться от давней заветной мечты – превратиться в предмет своего обожания, взлетев в поднебесье, легко планировать на ветру, сверкая серебристыми крыльями и прорезая воздух собственным ласковым шумом.
- Некто Х: Мы давно все поняли о нездоровых фантазиях девочки в аэропорту, когда уже появляюсь я, а?
Она рассеянно тряхнула головой, отгоняя полные тяжких соблазнов думы, и отвела взгляд их возбудителей, решив подробнее разглядеть необыкновенную обстановку. Люди все так же шныряли туда-сюда, громкий ненавязчивый голос оповещал их о взлетах и посадках, а на небольшой скамейке зала ожидания сидела одинокая черноволосая девочка.
- Тайся: Я представляю себе эту картину – одна стоит неизвестно где, но явно ждет, когда об нее споткнутся суетящиеся люди и самолеты заодно, которые она так обожает, вторая сидит на лавке с горестным выражением лица, вся из себя одинокая и прекрасная. Разрыдаться можно от сочувствия, не правда ли, Некто Х? Эй, ты где?..
… В то же самое время Соне по прозвищу Ариника снился самый большой Кошмар в ее непринужденной жизни. Чувство страха нарастало с фантастической скоростью, как только взгляд девочки натыкался на Это.
- Ариника: Как она узнала о том жутком платье с претензией на оригинальность, что мне вчера прикупила маман? Я же сразу спрятала его под кровать…
- Тайся: Так это ты была Некто Х? Чего скрывалась столько времени?
- Ариника: Я ждала эффектного появления в повествовании. Не настолько, конечно, но все же.
Соня с детства панически боялась самолетов. Они представлялись ей большими, шумными и необузданными существами, и то, что большинство людей принимало их за неодушевленные предметы, не могло ее убедить. Сонечка всегда была склонна верить, что у всего на этом свете есть душа, какие-то чувства и даже память.
- Ариника: Бога ради, не надо делать из меня такую же шизофреничку…
- Тайся: Думаю, уже поздно – Даша вошла в раж, а значит, надо ждать беды с секунды на секунду… в общем, сейчас достанется и тебе, подруга. Все, я больше не могу комментировать такую чушь стоя, надо бы присесть! Мне честно полагается стул за потраченные на сей момент усилия, где же он в таком случае?..
- Ариника: Не смей даже прикасаться! Он ведь тоже живое существо, как тебе не стыдно плюхаться на несчастный стул своим задом?!
- Тайся: Погоди, ты это что, серьезно?
- Ариника: Надо как можно быстрее войти в образ, так будет легче перенести нервное потрясение.
В связи с не покидающими девочку сомнениями, она не стремилась даже к малозначительному контакту с самолетами, предпочитая обходить их стороной, но в этот раз не могла ничего поделать – сон забросил Соню в самое сердце аэропорта. И бедная, окончательно запуганная нагромождением возбудителей фобии, она спрятала лицо в ладонях, притулившись на скамеечке в небезызвестном зале. Именно в этот момент Вика и бросила взгляд на черненькую худышку, накручивая на палец жесткие русые локоны.
- Тайся: Между прочим, они ни капельки не жесткие, а мягкие и шелковистые.
- Ариника: Ах да, молодец, не забыла прерваться на рекламную паузу. Как называется твой шампунь? Ну не смотри на меня так! Эх, ладно, неважно, в любом случае – дорогие читатели, приобретайте его в любом магазине вашего города, не скупитесь на деньги, мы же не пожадничали на услуги спонсора!
- Тайся: Это я, что ли, спонсор?! Я комментатор!
- Ариника: Да хоть осел в брильянтах, мне без разницы.
- Тайся: У тебя мания с этими чертовыми ослами!
Она неторопливо подошла к скамье и уже открыто оглядела ссутулившуюся девчонку, судя по виду - ее ровесницу. Соня, моментально услышав пусть приглушенные, но все же шаги, отняла руки от глаз и подняла голову. На нее внимательно смотрели карие глаза Виктории, чьего имени она, конечно, еще не знала. Словно прочитав Сонины мысли, та медленно протянула руку и сказала: «Меня зовут Вика, я люблю самолеты. А ты кто?».
- Тайся: Слушай-ка, а я себе нравлюсь! Ни единого комплекса за всю эту историю не объявилось: и летать хочу, и от самолетов тащусь, и всем открыто заявляю о своих заскоках. Я даже сочинила твой ответ, вот как это будет выглядеть: «А меня Соней кличут, я ненавижу самолеты, зато люблю ослов. Очень приятно познакомиться!».
- Ариника: Больше никогда тебе ничего не расскажу об этих парнокопытных. Никогда, поняла?
- Тайся: Мне обязательно делать тоскливое лицо или эту честь можно предоставить «черноволосой худышке»?
Девочка несколько секунд разглядывала красивый и аккуратный ноготь на большом пальце протянутой руки, а затем нерешительно пожала ее, прежде чем встать со скамейки и шепнуть: «Я просто Соня. Только знаешь, они меня немного пугают… самолеты».
- Ариника: Совместная паранойя, что может быть веселее?..
- Тайся: Я порадуюсь тогда, когда они взлетят в небо и будут плясать на радуге чунга-чангу.
- Ариника: Чего тут странного, вон, взяли самолет и полетели, может, я от авиафобии избавлюсь. Неожиданный, но вполне возможный способ.
- Тайся: Я имела в виду безо всяких средств передвижения. Схватились за руки – и рванули навстречу звездам.
- Ариника: У тебя нет еще одного стула случайно? Все же не буду в образ входить, здоровье дороже, а то от Даши всего можно ожидать. А так вцеплюсь в спинку деревянного друга и буду спокойна.
- Тайся: Странные у тебя понятия о спокойствии, я тут каждый миг пытаюсь себе внушить, что сижу не на бочке с порохом, а в читательском мозгу.
«Я понимаю… не бойся, пойдем лучше отсюда, Соня», - так же тихо ответила ей Вика, с нежностью разглядывая более детские черты лица, чем у нее самой. Они явно были одного возраста, но Сонечка казалась такой испуганной и беззащитной, что поневоле разбудила в Вике материнские чувства, ранее скрытые за семью замками. Черноволосая девочка робко кивнула новоприобретенной подруге и, чуть смущаясь, взяла ее руку в свою. Вика улыбнулась краешком рта и тихонько повела Соню за пределы аэропорта, впервые в жизни настолько полюбив обычного человека, что самолеты казались просто ничем по сравнению с ним.
- Тайся: Вот и подошла к концу слезоточивая история о двух соединившихся юных сердцах.
- Ариника: Ну а мы прощаемся с вами, уважаемые читатели и слушатели, надеюсь, еще увидимся в дальнейшем! Сейчас у нас есть дела куда поважнее комментирования низкосортных драбблов… а именно раздел вместе нажитого имущества. Видите ли, дорогие мои, мы с супругой только-только собрались разводиться, как Даша нас поймала и буквально принудила оставить пару-тройку ненавязчивых замечаний к ее новому творению. Так что сейчас самое время вернуться к прерванному процессу.
- Тайся: А ведь я так тебя любила, Соня!
- Ариника: Вика, это были только материнские чувства! Отдавай тостер обратно, милочка!