За Дживсом следовать не стал -
К чему мешать в нетрезвом виде?
Вернулся в спальню я - и встал,
Картину ясную увидев:

Халат испачканный исчез,
Одежда чистая лежала..
Ну прямо чудо из чудес!
Со мной такого не бывало.

Сверкали ярко зеркала,
Вся пыль куда-то подевалась..
А на поверхности стола
Она частенько оставалась!

В гостиной в кресло я упал,
И, удивляясь безгранично,
Я понял - это не финал!
Мне все покажется привычным,

С таким волшебным существом,
Как мой прибывший камердинер,
Я вам скажу (и то не вздор!) -
Я полюблю свою квартиру..

Не буду в клубы убегать,
По паркам шляться бесконечно..
Мне надо к дому привыкать -
Ведь жизнь ужасно быстротечна!

Я должен Дживса убедить:
Хочу, как будто карапузом,
С ним нежно за руку ходить..
Ну, в смысле, родственные узы!..

Мне нужен кто-то близкий здесь..
И это далеко не тетя!
Она у вас, наверно, есть..
Но вы с ней точно не живете.

Ире по прозвищу Китти снилась Мэд, а последней, с изысканно упрощенным именем Саша, снилась Китти. Эти сны были взаимосвязаны, как чай и заварочный пакетик, как луна и звезды, как тонкая нить и хрупкая иголка. Ира стояла на большой, впечатляюще пустынной московской площади, задумчиво глядя вдаль, желая дождаться ту, с которой мечтала встретиться столько месяцев, что сосчитать невозможно. И спустя минуту на горизонте обозначилась невысокая фигурка – она! В глазах Иры Александра выглядела тонкой и чувствительной натурой, с большими серо-зелено-карими глазами на бледном лице и с акварельной бумагой под мышкой. Ее темно-русые волосы до лопаток покачивались в такт прыгучей походке, а узкие застиранные джинсы плотно обтягивали стройные ноги. Саша весело, но нежно улыбалась чему-то, а, заметив Иру, стоявшую на каменной кладке площади, даже тихонечко взвизгнула от восторга, восхищенно приглядываясь к подруге впервые за пределами всемирной сети, так неожиданно объединившей их. Саша хотела и видела Иру черноволосой, со жгучим пронзительным взглядом интриганки (такие описываются в растиражированных изданиях), в изумрудной разлетайке и тяжелых фирменных кроссовках с зеркальными вставками. Подруга сжимала в пальцах длинную тонкую кисть с пушистым кончиком и словно ожидала от нее чего-то, едва скрывая нетерпение. На губах Иры играла потерянная, однако счастливая улыбка, девушка нервно комкала осточертевшую бумажку с планом незнакомого города, а кисть держала перед собою. Саша, казалось, поняла, что ей нужно сделать прямо сейчас, ведь она слишком хорошо знала свою идеальную до кончиков ногтей подругу – и вытянула один плотный лист для акварели, после чего подошла вплотную к Ире и выставила его, прижимая к груди, словно сокровище. Тогда девушка резко вскинула кисть над собою и мгновенно опустила руку, оставив на бумаге влажный растекшийся след, после еще один, и еще, пока мокрые дорожки не составили поразительно короткое словосочетание: «1 раз». Саша взглянула на получившееся немного робко, а затем подняла голову, встретившись с потемневшим отчего-то взором подруги, и прошептала:
- Один раз?
- Всего один.
Они пробыли вместе около часа и были готовы сообщить всему миру о том, что испытывают. Удовольствие от долгожданного, трепетно ожидаемого единения, затмевало остальные чувства словно несокрушимый барьер, и казалось, что это никогда не кончится. Если бы..
Уходя сама не зная куда, но ощущая, что оставаться дольше не в состоянии, Саша обернулась к подруге, трясущейся будто бы в лихорадке, и произнесла вторую за все это время фразу:
- Теперь я снова просто Мэд.
- А я всего лишь Китти, - ответила та, прежде чем порывисто обнять девушку и скрыться за углом одного из старых домов с преждевременно потускневшей краской. Казалось, он тоже грустит из-за них, вынужденных пребывать в одиночестве до каждой новой встречи. Но они случались так редко, почти никогда..
..Ира вновь превратилась в обыкновенную темненькую девушку с невыразительными, но прекрасными глазами, одетую в темно-зеленую футболку без узора и тряпочные кеды со стоптанной подошвой, а Саша вмиг потеряла янтарный блеск в некогда оживленном взгляде и былую одухотворенную тонкость художника. Однако подруги все еще не просыпались, и можно было надеяться на чудо до конца. На этот чертов несбыточный второй раз. На встречу.

Эльме безо всякого прозвища снились котята. Много-много пушистых разношерстных комочков, катающихся по шероховатому полу с оживленным мяуканьем и довольными повизгиваниями в процессе увлекательной игры. Некоторые из особенно шустрых котят, не желающих угомониться и прекратить путаться под ногами шныряющих туда-сюда людей, были усажены в небольшие корзинки из-под приятно пахнущего клубничного варенья. Именно в таких сладость доставлялась в местные магазины, о чем, естественно, Эльма знать не могла. Однако негодники продолжали безобразничать, перегрызая некрепко сплетенные жгуты самодельных клеток, и вновь присоединялись к таким же непоседливым, но почему-то более везучим товарищам. В общем, обстановка в приюте была весьма доброжелательной – если взять хотя бы тот факт, что котята не стремились предательски цапнуть за ногу человека, случайно заглядевшегося на них дольше обычного. Персонал тоже удивил Эльму своей… коммуникабельностью, так сказать.  Даже несколько чрезмерной – одна сотрудница, например, прожужжала девушке все уши о прелестях подобной работы, ведь это же так трогательно – ухаживать за благородными существами, повязывая им бантики на аристократические шейки или до блеска натирать алюминиевые мисочки для корма… Эльму довольно быстро утомили подробные описания будней молодой девицы, пребывающей, видимо, в глубочайшем восторге от своей должности. Именно потому, на сорок третьей минуте так называемого «театра одного актера и одного зрителя», Эл поспешила деликатно покинуть назойливое общество увлеченной балагурки-работницы.
Так и не дослушав повествование о какой-то на редкость талантливой собачке по имени Лейзи из хорошенькой, по словам девушки, семьи, Эльма сделала парочку шагов в сторону и, старательно улыбаясь, облокотилась на невысокую ограду, предназначенную скрывать мурчащих милашек от особо ярых их поклонников. Известно, что затисканный и насмерть зацелованный котенок будет чувствовать себя отнюдь не одаренным нежной лаской, а скорее мягкой игрушкой жутко любвеобильного существа. Причислить себя к подобным Эльма не могла при всем желании, а потому она спокойно рассматривала хитрые мордочки зверят, про себя оценивая холеную шерстку, сверкающие глазки и крепкие на вид зубки малышей. Девушка вот уже несколько лет посещала питомники для породистых животных, ей нравилось наблюдать за ними, довольными жизнью в полной мере, не знающих ужасающего горя тех питомцев, что навсегда остались в приютах. В них Эл никогда не заходила, испытывая отчаянный страх перед тем, что ждало ее с самого порога. Больные и почти угасшие глаза, дрожащие лапы, до сих пор не залеченные, а потому причиняющие боль раны… тоска, смешанная с безысходностью, угнетала ее. Гораздо легче было насладиться внешним видом обаятельных представителей своей породы, пользующихся вниманием со стороны персонала, приносящих радость людям… чем страдать от лицезрения нелюбимых и обездоленных животных.
Эл постаралась отречься от этих воспоминаний, с преувеличенным интересом оглядывая помещение, но внезапно резко выпрямила спину, заметив какой-то подозрительно тихий белый комок неподалеку от громогласной кошачьей стайки. Это был крохотный котенок, внешне вполне здоровый, но отчего тогда он чуть ли не плакал, отчаянно прижимаясь к стенке?.. Эльма, чувствуя болезненные покалывания в сердце, тотчас же подозвала к себе ту самую разговорчивую сотрудницу, дрожащим пальцем указывая на несчастного малыша. Та пронзительно заверещала, подхватила котенка, безвольно прикорнувшего сухим носом к ее груди, и куда-то потащила, даже не пытаясь хотя бы капельку помолчать. Именно в тот момент, когда бедняжка закрыл глазки, словно уснув в гнезде из теплых человеческих рук, девушка поняла, что произошло.
...Во сне Эльма переслала приюту для брошенных питомцев всю ту сумму денег, что только смогла найти у себя. И была уверена, что проснувшись, сделает то же самое.